Неточные совпадения
И вот уже трещат морозы
И серебрятся средь полей…
(Читатель ждет уж рифмы розы;
На, вот возьми ее скорей!)
Опрятней модного паркета
Блистает речка, льдом одета.
Мальчишек радостный народ
Коньками звучно режет лед;
На красных лапках
гусь тяжелый,
Задумав плыть по лону вод,
Ступает бережно на лед,
Скользит и
падает; веселый
Мелькает, вьется первый снег,
Звездами
падая на брег.
Замечательно, что
гуси, не запутавшиеся в перевесе, а только в него ударившиеся,
падают па землю и до того перепугаются, что кричат, хлопают крыльями, а с места не летят: без сомнения, темнота ночи способствует такому испугу.
Разумеется, во всех этих случаях нельзя убить
гусей много, стрелять приходится почти всегда в лет, но при удачных выстрелах из обоих стволов штуки три-четыре вышибить из стаи. также подъезжать к гусиным станицам или, смотря по местности, подкрадываться из-за чего-нибудь, когда они бродят по сжатым полям и скошенным лугам, когда и горох и гречу уже обмолотили и
гусям приходится подбирать кое-где насоренные зерна и даже пощипывать озимь и молодую отаву. также довольно удачно
напасть на них в полдень, узнав предварительно место, где они его проводят.
В полдень
гуси также
спят, сидя на берегу, и менее наблюдают осторожности; притом дневной шум, происходящий от всей живущей твари, мешает сторожевому
гусю услышать шорох приближающегося охотника: всего лучше подъезжать на лодке, если это удобно.
И вся эта тревога бывает иногда от хорька и даже горностая, которые имеют наглость
нападать на спящих
гусей.
— Не понравился, батя! не понравился наш осётрик господину молодому исправнику! Что ж, и прекрасно! Очень даже это хорошо-с! Пускай Васютки мерзавцами нас зовут! пускай своих
гусей в наших палисадниках
пасут! Теперь я знаю-с. Ужо как домой приеду — сейчас двери настежь и всех хамов созову.
Пасите, скажу, подлецы! хоть в зале у меня
гусей пасите! Жгите, рубите, рвите! Исправник, скажу, разрешил!
«Ну, говорит, мы теперича пьяни; давай, говорит, теперича реку шинпанским поить!» Я было ему в ноги: «За что ж: мол, над моим добром наругаться хочешь, ваше благородие? помилосердуй!» И слушать не хочет… «Давай, кричит, шинпанского! дюжину! мало дюжины, цельный ящик давай! а не то, говорит, сейчас все твои плоты законфескую, и пойдешь ты в Сибирь
гусей пасти!» Делать-то нечего: велел я принести ящик, так он позвал, антихрист, рабочих, да и велел им вило-то в реку бросить.
Гуся убили! (
Падает в обморок.)
— Да это чужое, родимый, — сказала хозяйка. — Этого
гуся привез с собою вот тот барин, что
спит на печи.
— Сейчас, Степан Николаич, сейчас. А ты, голубчик, процветаешь, наслаждаешься! Ну и слава богу! Куда это тебя несет теперь?.. Вот не думал, не гадал… Помнишь Баден? Эх, было житье! Кстати, Биндасова тоже ты помнишь? Представь, умер. В акцизные
попал да подрался в трактире: ему кием голову и проломили. Да, да, тяжелые подошли времена! А все же я скажу: Русь… экая эта Русь! Посмотри хоть на эту пару
гусей: ведь в целой Европе ничего нет подобного. Настоящие арзамасские!
— Молчи, не твое дело! Ты должен с особенною любезностию, как хозяин, просить его сейчас же к нам в деревню. За тем я и везу тебя. Сегодня же сядем и уедем. Но если ты только осмелишься хоть одно слово сказать в целый вечер, или завтра, или послезавтра, или когда-нибудь, то я тебя целый год заставлю
гусей пасти! Ничего не говори, ни единого слова. Вот вся твоя обязанность, понимаешь?
Хорек, равно как горностай и ласка, вполне хищный зверек; он ловит всяких птиц, диких и дворовых, во время их сна на ночевках,
нападает даже на
гусей, как уверяют охотники, в случае же нужды питается также крысами и мышами.
Я сейчас подумал, что, верно, четвертый
гусь был ранен и где-нибудь
упал; вместе с охотником я отправился, вверх по реке, его отыскивать.
Без сомнения, когда
гуси летели вверх по реке, раненый
гусь стал ослабевать и пошел книзу, в сторону от реки, товарищи последовали за ним по инстинкту, и когда он опустился на землю или
упал, то и они опустились, посидели около него и, видя, что он не встает, полетели опять, уже вниз по реке.
В урочное время я поставил охотника с ястребом за хлебною кладью, у самого того места, где
гуси должны были слетать с горы, а сам зашел сзади и погнал
гусей, которые, ковыляя и
падая, дошли до спуска с горы и поднялись; ястреб бросился, свалился с одним
гусем и, к общему нашему удовольствию, сладил с ним без всякого труда.
Родись он в селе, его бы считали «ледащеньким», но приставили бы к соответственному делу — стадо
пасти или
гусей сгонять, и он все-таки пропитался бы и даже не был бы в тягость; но среди культурного общества — он никуда не годился.
Бабка, вернувшись в избу, принялась опять за свои корки, а Саша и Мотька, сидя на печи, смотрели на нее, и им было приятно, что она оскоромилась и теперь уж пойдет в ад. Они утешились и легли
спать, и Саша, засыпая, воображала Страшный суд: горела большая печь, вроде гончарной, и нечистый дух с рогами, как у коровы, весь черный, гнал бабку в огонь длинною палкой, как давеча она сама гнала
гусей.
— Так ты срамить ее? — вскочив с места, вскликнула Фленушка. — Думаешь, на простую девку
напал?.. Побаловал, да и бросил?! Нет,
гусь лапчатый, — шалишь!.. Жива быть не хочу, коль не увижу тебя под красной шапкой. Над Настей насмеешься, над своей головой наплачешься.
Они уже полезли через стену, как вдруг
гуси почуяли народ, загоготали и захлопали крыльями. Один римлянин проснулся, бросился к стене и сбил под обрыв одного галла. Галл
упал и свалил за собою других. Тогда сбежались римляне и стали кидать бревна и каменья под обрыв и перебили много галлов. Потом пришла помощь к Риму, и галлов прогнали.
— Странно,
гуси мало
спят! — насмешничала злая на язык Карлуша.
«Глупая, скверная, бездарная Лидка. Нет у тебя ни на волос таланта.
Гусей тебе
пасти, а не на сцену идти. Совсем испортила монолог».